Глава V. Преследование и тревоги
Спустя некоторое время погода стала теплой. В апреле вовсю расцвели абрикосы и персики, но я мог разглядеть только кусочек голубого неба и ветки деревьев через щели старой стены, и только ночью мог выйти наружу и подышать их ароматом. Весна вместе с теплом разбудила какое-то движение в моих жилах, и жизнь казалась менее мрачной, хотя у меня не было никаких планов на будущее. Иногда я обсуждал с Акбаром, как мне было бы лучше перебраться через горы в Фергану, большая часть которой оставалась в руках местных повстанцев, которые продолжали борьбу с большевиками. Кроме того, среди их лидеров было много моих друзей. Однако новости, которые приносил Акбар от своих друзей среди сартов и киргизов на базаре, были совсем не обнадёживающими: большевистские патрули были на дорогах везде, и пара таких патрулей находилась прямо около нас. Я должен был ждать.
Юлдаш возвратился из поездки в горы и привез несколько маленьких кусочков серпентина (змеевика), а также новости о том, что отряд Белых успешно отразил атаки большевиков, причинив им серьезные потери, и затем ушел в сторону Ферганы, пройдя по почти непроходимым в это время года из-за снега перевалам. Между тем движение легковых автомобилей, грузовиков и кавалерии по дороге становилось все более и более редким.
С прибытием Юлдаша Тахтаджан становилась все более и более подавленной и тревожной. Выбрав подходящий момент, она рассказала мне, что Юлдаш ездил в Куман не только за загхар мура, но и в местечко, называющееся Катаналык, повидаться со знаменитой старой колдуньей и купить у нее немного мар гуруш – то есть мышьяка – чтобы отравить им её; что она обнаружила его в кармане его верхней одежды, но побоялась выбросить его.
«Но как он может отравить вас им, когда мы все едим из одного блюда?» – спросил я ее.
«Я не боюсь, что он сделает это днём», – ответила она, – «а ночью».
«Но как он может отравить Вас ночью?»
«Я вижу, вы не знаете нас, тахир: у нас мужья часто травят своих жён, а жёны мужей, и даже родители так избавляются от нежелательных детей. Когда кто-нибудь умирает у нас, его тут же совершенно спокойно хоронят, и никто не обследует тело, и никто не дознаётся, отчего он умер».
«Но как он может отравить кого-либо во сне?»
«Это легко. Вы растираете мышьяк в мелкий порошок, помещаете его в сделанную из камыша полую трубочку с одним закрытым концом, подкрадываетесь к спящему человеку и тихонько всыпаете его ему в ноздри; он затем вдыхает яд, ничего не подозревая».
«Тогда вам следует закрывать на задвижку дверь комнаты, в которой вы спите», – предложил я.
«Я так и делаю», ответила Тахтаджан, – «но я все равно очень боюсь».
Пару дней спустя пришел Юлдаш и пожаловался мне, что Тахтаджан намеревается отравить его, так как он нашёл мар гуруш в ее ящике, и она настоящая джинди, ведьма.
Я не знаю, кто из них двоих говорил правду. Странным при этом было то, что отношение между двумя жёнами Юлдаша были совершенно замечательными и дружескими.
Однажды вечером пришла Камарджан и задала мне множество вопросов:
«Почему ваша жена не приезжает сюда, чтобы повидаться с вами?»
«Вы знаете, что это совершенно невозможно, Камарджан».
«Тогда, если ваша жена не может приехать повидаться с вами, почему вы не возьмёте другую, из русского села; там есть много симпатичных девушек».
«Но у нас не может быть двух жён».
«Тогда я вам вот что скажу: Вы должны взять девушку сартку. Я полагаю, Вы можете жениться на сартке. Я знаю молодую вдову, довольно привлекательную, которая могла бы выйти замуж за вас».
«Перестань молоть чепуху, ты глупая дура», прервал ее Акбар, который в этот момент вошел в комнату.
После некоторого молчания она начала снова —
«Что за книга, которую вы читаете все время?»
«Эта книга о драгоценных камнях и рудах, которые находят в земле».
«Покажите мне картинки», – попросила она.
Вся комната подошла взглянуть на иллюстрации в моей книге по геологии.
Но, как и большинство киргизов и сартов, они были совершенно не способны понять картинки или иллюстрации чего-либо вообще: пейзажи, планы, рисунки животных, изображения машин, они все это считали изображением руд и постоянно спрашивали: «Какая это руда?», хотя на картинке, о которой они спрашивали, вообще не было руды, а была изображена гора, река или что-то подобное.
Однажды Акбар вернулся домой к обеду, что было весьма необычно, в состоянии сильного волнения. Он сказал, что молодой русский, хорошо одетый, стал расспрашивать его, не знает ли он, где я прячусь, говоря, что он мой большой друг и хочет передать мне привет и помочь с деньгами или чем-то ещё, в чём я нуждаюсь.
«Я сказал ему, что ничего не знаю про вас», – сказал Акбар, – «или о том, о ком он говорил, так как я не знаю никаких русских».
Я поблагодарил его и сказал, что он мог быть не слишком осторожным.
Спустя несколько дней Акбар допоздна не возвращался с базара, что меня сильно обеспокоило, и я начал опасаться, что он арестован. Был прекрасный солнечный день, и сквозь щели моей тюрьмы я мог видеть вершины далеких гор, снег, становящийся фиолетовым в лучах заходящего солнца. Мимолетное видение вызвало ужасное чувство ностальгии, страстное желание опять оказаться в моих любимых горах, в которых я любил жить и охотиться. Если бы я только мог туда добраться, я был бы в безопасности и на свободе.
И потом я сидел, прислушиваясь внимательно к каждому шороху, думая о том, что в любой момент могли появиться большевистские солдаты или агенты Чека. Они поймали бы меня в ловушке в моей каменной коробке, из которой невозможно было убежать. И мысль о том, что не только я, но и эти простодушные добрые люди, которые так хорошо отнеслись ко мне, также будут расстреляны, сделала меня страшно несчастным.
Уже довольно затемно пришел очень взволнованный Акбар.
«Тахир, это почти катастрофа; я ужасно напуган, но Слава Аллаху, Он спас нас», – воскликнул он.
Он продолжил рассказывать, как два красноармейца пришли к нему на базар и забрали его в русское село в Исполком, Исполнительный Комитет, где находилось несколько человек из ташкентского ЧК, комиссары и охрана из солдат. Они сразу спросили его, где я прячусь. Они потребовали от него говорить всю правду или они застрелят его прямо на месте. Акбар держался совершенно хладнокровно и спокойно ответил, что он не укрывал никого русского, что он вообще не знает, кто прячется и где, что он старый человек и не был в городе уже двадцать лет, что было правдой, и что он даже не знает русского языка.
«Не ври!» – орали комиссары и наставляли на него револьверы, один к его лбу, другой к виску.
«Говори немедленно и не смей отпираться! Мы охотились все это время за этим Назаровым, так как он нанес большой вред. Мы посылали группы для его поисков в Пскем, Чиназ и Чимкент, но теперь мы знаем, что он прячется здесь».
«Если вы так уверены, что он в моем доме, идите и ищите его сами», – ответил Акбар с достоинством.
«Мы, конечно, понимаем, что он не у тебя в доме, но ты должен знать, где он, и должен сказать это нам».
Я не знаю никого по имени Назаров и никогда не слышал про него».
Негодяи продолжали допрашивать Акбара, угрожая ему расстрелом и даже пытками. Они угрожали облить его керосином и поджечь или забить его до смерти; но эти мерзавцы не смогли поколебать стойкую натуру старого воина, который остался верен своему слову чести, и смотрел с глубоким презрением на своих преследователей.
После исчерпания своих угроз комиссары дали ему немного отдохнуть, а затем положили на столе перед ним огромную кучу денег, и не своих советских рублей, а старые царские банкноты, которые очень высоко ценились местными жителями, и сказали ему —
«Смотри, это же целое состояние для тебя; только скажи нам, где Назаров, и ты можешь забрать все».
«Если, когда вы угрожали мне смертью, я не мог вам сказать того, чего я не знаю, как я могу вам сказать это теперь, когда вы предлагаете мне деньги? Я опять повторяю, я ничего не знаю».
Теперь – это общепризнанный факт, что большевики отзываются только на два стимула: страх за свою жалкую шкуру и алчность. Другие мотивы человеческих поступков неизвестны им.
Когда, наконец, они разрешили Акбару идти, и он вышел на улицу, глава русского села украдкой подошел к нему, тронул его за рукав и прошептал на ухо —
«Молодец, Акбар! Ты настоящий, порядочный человек!»
Весна продолжалась. Прилетели «Обыкновенные сизоворонки» (Coracias sp.), верный сигнал, что пора начинать работы на винограднике и все дни напролет Акбар был занят, подвязывая его к шпалерам на доме. Его маленькому мальчику удалось поймать небольшую рыбку в арыке, потом он почистил ее, пожарил в золе и принес, предложив ее мне. Естественно, я отказался от нее, и он съел ее быстро сам с большим аппетитом. Однажды утром мне принесли несколько пирожков с начинкой из какой-то травы, которая пахла апельсином; они были на самом деле весьма неплохими, и я спросил, что это был за трава. Они называли ее джюлпис. Позже маленькая девочка принесла мне ее немного, оказалась, что это Мелисса (Melissa officinalis), которая здесь растет по берегам арыка. Другая трава, которую они использовали, были молодыми листьями некоторой разновидности щавеля; он был не особенно хорошим, но, в конце концов, это была свежая зелень и приятное разнообразие в скучной и грубой диете, на которой я находился.
